Книга Запрет на вмешательство  - Макс Глебов

Из зенитки 61-к мне стрелять еще не приходилось, хотя посидеть в кресле наводчика и освоить весь процесс наведения и стрельбы я успел – теоретически.

Грохнула пушка знатно – куда там моему «панцербюксе», тут все по-взрослому. Естественно, я не попал. Снаряд прошел в десятке метров от цели – правее и выше. Прицельные маркеры немного поблуждали в поле моего зрения, оптимизируя параметры наведения. Уверенности, правда, в их эволюциях я не увидел, но через пару секунд цель вновь была захвачена и рамка вокруг нее подсветилась зеленым. Выстрел! Второму промаху я тоже не удивился. Но прогресс, несомненно, имел место – снаряд прошел в каком-то метре над хвостовым оперением «Рамы». На этот раз прицельные маркеры дернулись бодрее и засветились гораздо интенсивнее. Выстрел!

Наверное, немецкий пилот что-то почувствовал. То ли интуиция сработала, то ли боевой опыт сказался, но в этот раз он решил не испытывать судьбу, и бросил самолет в резкий горизонтальный маневр. И снова мимо!

Осталось два снаряда, но заряжающий, не дожидаясь команды, загрузил в приемный короб новую обойму, благо конструкция пушки это позволяла. Выстрел! Пауза четверть секунды. Выстрел! Чуть уменьшим упреждение. Выстрел!

Тридцатисемимиллиметровый осколочный снаряд при прямом попадании делает очень больно любому здешнему самолету. «Фокке-Вульф» не стал исключением. Первым снарядом я целился в остекленную кабину, расположенную между моторами «Рамы», а два следующих выпустил с учетом наиболее вероятных маневров уклонения, которые мог предпринять немецкий пилот. В цель попал второй снаряд. На месте правого двигателя «летающего глаза» вспух огненный шар. Конструкция крыла не выдержала столь сильного повреждения, и оно надломилось. Самолет резко просел, задрав вверх уцелевшее крыло с продолжающим работать левым двигателем. На удивление, «Рама» еще сохраняла какие-то остатки управляемости, но самолет явно был обречен. Кабина осталась целой, а высота позволяла экипажу спастись. От самолета последовательно отделились три точки, над которыми через несколько секунд раскрылись купола парашютов, а свалившийся в штопор «Фокке-Вульф», разваливаясь на куски, рухнул в лес.

Только теперь я вышел из боевого режима и огляделся вокруг. Звуки выстрелов из пушки заставили остановиться ушедшие вперед машины штаба. Такие действия без приказа, видимо, вызвали у высшего начальствующего состава некоторое недовольство, и если подбежавший ко мне первым лейтенант на жесткие действия не решился, то, судя по зажатому в руке «Нагану», товарищ полковой комиссар явно имел более серьезные намерения. Правда, сейчас он так и застыл с пистолетом в руке, не добежав до моей пушки метров двадцать, и уставившись в небо, еще хранившее дымный след, оставшийся после падения «Рамы».

Помимо особиста, к месту событий подтянулись и другие офицеры штаба, сейчас постепенно приходившие в себя после увиденного. Единственным, кто сохранил в этой ситуации полную невозмутимость, оказался генерал Музыченко, сейчас неторопливо подходивший к собравшимся полукругом вокруг зенитки подчиненным.

– Младший лейтенант! – полковой комиссар, не убирая револьвер в кобуру, сделал в мою строну несколько резких шагов. – Вы…

– Отставить! – голос Музыченко прозвучал негромко, но с такой интонацией, что особист споткнулся на полушаге и остановился, опустив свое оружие.

Генерал пару секунд молча смотрел на меня, как будто видел впервые, после чего бросил взгляд на купола парашютов, медленно снижающиеся над лесом, и все так же невозмутимо отдал приказ:

– По машинам! Восстановить целостность колонны и продолжить движение.

Поднимающийся над лесом столб черного дыма остался позади, а я все никак не мог отделаться от мысли, что сбитый «Фокке-Вульф» наверняка успел передать немцам наши координаты, и почему-то при этом мне все время вспоминался тот немецкий майор, который со своими собачками создал столько проблем нам с сержантом Игнатовым.

Несмотря на мои опасения, немецкие гаубицы молчали. Многие артиллерийские части противника подверглись атакам прорывающихся на юг красноармейцев и понесли большие потери, а те из них, кто сумел отбиться или вовремя отойти, видимо, еще не успели восстановить порядок и преодолеть дезорганизацию, вызванную нарушением линий связи.

Пикирующие бомбардировщики мы видели дважды, но они наносили удары в стороне от нас, атакуя остатки ударных группы, еще сохранивших часть техники, и стараясь помочь своим тыловым частям, пытавшимся оборонять спешно созданные узлы сопротивления.

Действительно серьезный противник встретился нам у реки Ятрань. Наши передовые части уже форсировали ее пару часов назад и следы этого сражения наглядно демонстрировали нам всю чудовищность понесенных ими потерь. Весь берег неширокой реки был забит сгоревшими грузовиками, тракторами и артиллерийскими тягачами. Разбитые орудия стояли здесь же, иногда даже не отцепленные от буксировавшей их техники. Река отблескивала радужной пленкой вылившегося в нее горючего. Тела убитых лежали около дымящихся обломков, колыхались в воде и устилали противоположный берег. Мертвые немцы на том берегу тоже попадались, но было их во многие разы меньше, чем погибших красноармейцев.

Несмотря на то, что значительной части ударной группы, форсировавшей реку в этом месте, удалось прорваться на противоположный берег и уйти дальше на юг, немецкая артиллерийская позиция не была уничтожена полностью. Сейчас одна зенитка калибра восемьдесят восемь миллиметров и две скорострельных двадцатимиллиметровых пушки FlaK 38 по-прежнему контролировали брод, который нам предстояло преодолеть.

Немцы неплохо замаскировали свои орудия. Скорее всего, они собирались подпустить нас метров на восемьсот, и смести большую часть колоны огнем скорострельных «Флаков», а против танков Т-34, бывших им не по зубам, использовать более мощную зенитку.

Позиция противника находилась на противоположном берегу Ятрани, местами густо заросшем кустарником. В одном из таких мест и встали немецкие зенитчики, успевшие даже выкопать для своих пушек неглубокие укрытия с брустверами. Невооруженным глазом и даже с помощью бинокля обнаружить их было весьма непросто. Приближаться к немцам даже на полтора километра было опасно, но кроме меня об огневой засаде в нашей колонне никто не знал, и мне опять пришлось брать инициативу на себя.

На мой взгляд, двигалась «колонна особого назначения» крайне беспечно. Видимо, генерал Музыченко рассчитывал, что раз мы идем по следам ушедших вперед ударных групп прорыва, ожидать серьезного сопротивления немцев не стоит. В результате у нас отсутствовал даже головной дозор. На начальном этапе при движении в темноте сразу за спинами атакующих частей это еще можно было оправдать, но сейчас, когда прорвавшие оборону немцев войска ушли вперед и рассеялись на относительно мелкие отряды, такое пренебрежение уставом выглядело очень нехорошо. Генерал, конечно, не знал о весьма невеселом положении дел у передовых групп, но, дозор все равно выслать стоило.

Когда до берега оставалось два километра, я вновь приказал водителю броневика остановиться. Возиться с зенитными пушками времени уже не было, и мне пришлось воспользоваться сорокапятимиллиметровым орудием, установленным в башне броневика. С этой пушкой я ознакомиться не успел, и мой прицельный комплекс мог работать с ней лишь примерно в четверть своих возможностей, поскольку не был на нее настроен. Тем не менее, в данном случае мне требовалась не столько точно стрелять, сколько просто предупредить Музыченко об опасности и указать танкистам позицию противника.